- Надоело. Все надоело. Не могу больше, - она встряхнула головой и длинные волосы заструились по шее и плечам, - я не в состоянии работать круглосуточно и семь дней в неделю. Мне нужен Кит-Кат.
- Что, прости?
- В смысле перерыв, - она смахнула со стола какие-то бумаги и закинула на него ноги, - отпуск, вот чего я хочу. Недельку-другую. Может месяц.
- С ума сошла? В отпуск? Весной?!! В самый разгар сезона? Не говоря уже о том, что нам отпуск по трудовому контракту вообще не положен! И это правильно, я считаю. Чего там делать?! Пустая трата времени только!
- Как это чего? - она встала из-за стола и принялась ходить по комнате, - Валяться на пляже. Загорать. Кушать мороженку. Летать на параплане. Прыгать на батутике, в конце концов. Я уже, наверное, тысячу лет без отпуска. Это многовато все-таки. И не перечь.
- Но как же люди?

Барин отложил газету, всхлипнул, высморкался с трубным звуком и позвал:
- Тихон Петрович, а Тихон Петрович. Пойдите сюда, пожалуйста.
Ответа никакого не последовало.
- Тихон Петрович, голуба, не могли бы вы подойти? - чуть громче позвал Барин.
Тишину вновь ничего не нарушило. Было лишь слышно, как муха бьется о оконное стекло и как во дворе кто-то кого-то обзывает холерой. Барин прислушался и заорал уже в полную силу.
- Тишка, гад такой! Я ж слышу как ты там чавкаешь чем-то! Поди сюда, сказано!

Тишка ойкнул где-то в соседней комнате и влетел в комнату.
- Так вы меня зовете, вашблагородь? А я-то дурак думаю - какой-такой Тихон Петрович у нас тут завелся? Думал вашсиятельства водки опять с утра уговорили и снова с буфетом почтительно общаетесь. А вы оказывается меня зовете.
- Тебя, конечно, дурак! - недовольно сказал Барин, но осекся тут же и продолжил более почтительно: - Я вас, Тихон Петрович, чего звал-то?..

Первая встреча состоялась в трамвае. Она тронула его за плечо и, когда он открыл глаза, сказала, показывая на окно:
- Вам сходить.

Трамвай уже остановился, и он, проталкиваясь, прыгнул сразу за ней. Она была совсем девчонка, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше, он понял это тут же, увидев ее круглое, моргающее лицо, которое она повернула к нему, ожидая благодарности.

- Спасибо, - сказал он, - я ведь мог проехать. Он почувствовал, что ей этого недостаточно, и добавил:
- Сегодня был сумасшедший день, я устал. А в восемь мне должны позвонить. Так что ты меня здорово выручила.

Кажется, она обрадовалась, и они вместе побежали через дорогу, оглядываясь на мчащуюся машину. Шел снег, и он заметил, что на ветровом стекле машины работал "дворник". Когда идет снег - вот такой мягкий, пушистый, словно где-то там, наверху, теребят диковинных снежных птиц, - не очень-то хочется идти домой. "Подожду звонка и снова выйду", - решил он, оборачиваясь к ней и размышляя, что бы ей сказать, потому что дальше молчать было уже неудобно. Но он понятия не имел, о чем можно с ней говорить и о чем нельзя, и все еще раздумывал, когда она сама сказала:
- А я вас знаю.
- Вот как! - удивился он. - Это каким же образом?
- А вы живете в сто двенадцатом, а я в сто четырнадцатом. В среднем два раза в неделю мы вместе ездим в трамвае. Только вы, конечно, меня не замечаете.
- Это интересно.
- А что тут интересного? Ничего интересного нету. Вы, взрослые, обращаете внимание только на взрослых, вы все ужасные эгоисты. Скажете, нет?

На полянке возле домика Совы был устроен вернисаж под открытым небом.
Вдоль картин прогуливалась Сова в компании Пятачка и Винни-Пуха.

- Сова, а что как называется эта картина? - спросил Пятачок, остановившись возле огромного, почти как весь домик Пятачка, полотна.
- Которая? - Сова подслеповато прищурилась.

Пятачок принюхался к картине и громко ойкнул.

- Сова, она же из репейника! - недовольно воскликнул поросёнок, потирая уколотый нос.
- А-ааа! - благодушно протянула Сова. Эта картина называется «Ослик Иа грустит».
- А где же здесь Иа?
- Он грустит. - нравоучительно сказала Сова. - Он грустит в другом месте. Где нет репейника. И поэтому он грустит.

- Бытие определяет сознание. А битие определяет сознательность. Понял, дурик? - радостно проговорил Тёма, красиво сложив руки на руле.
- Издеваешься, да? У меня беда, а ты хохочешь, как ненормальный! - Эдик готов был расплакаться. Его вытянутая физиономия была сегодня, пожалуй, рекордно унылой. - Это ж проклятие какое-то! Всю жизнь терпеть? Сил моих нет больше.
- Терпи, терпи, старик. Я же говорю: жизнь тебя специально бьет, чтоб сознательнее был.
- Сознательнее?! - взвизгнул Эдик. - И как это мои разорванные штаны на сознательность повлияют?
- О, Господи! - Тёма бросил беглый взгляд на разорванную от бедра вниз штанину друга, включил зажигание и резко бросил машину в плавный поток транспорта.

С той минуты, как Эдик позвонил ему и, едва не рыдая, попросил отвезти домой - поскольку ехать на автобусе с разорванными брюками ну никак нельзя - прошло не более получаса. Можно было бы и быстрее добраться, если б не надо было с работы отпрашиваться. Впрочем, полчаса назад Эдик наверняка бы и в самом деле разрыдался. А так поостыл, успокоился немного. Тоже неплохо.

- Ну, сколько тебе объяснять? Жизнь не наказывает тебя, а предупреждает. Только это все как-то мимо твоего сознания проходит. Не доходит до тебя ничего. Как и мои шутки, между прочим. - Тёма обреченно вздохнул, стирая улыбку с лица.

- Полевой! Саша-а-а-а! Постой!! - надрывалась училка, но Сашка, сделав вид что не слышит, быстро завернул за угол школы и, сунув ненавистный пионерский галстук в карман, направился к дому. На сегодня школа закончилась. Прогулянное черчение не в счёт.

Около подъезда со скамейки навстречу подростку поднялся мужчина. Это был, как показалось Сашке, старик лет тридцати пяти. Он повёл себя несколько странно - очень внимательно осмотрел парня и загородил ему путь.

- Саша? - полуутвердительно, но всё же спросил он, - ты Полевой Саша? Да?
- Да, это я, а вам чего? - на всякий случай сделал тот пару шагов назад.

И угораздило же Колпакова попросить прощение у жены.
Ну, день такой. Все просят. Он раньше этого не делал, а тут вдруг поддался соблазну.

- Прости, - говорит, - меня, Марин.
- За что? - округлила глазки супруга.
- А, за всё! - весело гоготнул Колпаков.
- Так, так... - заинтересовалась жена, уперев руки в боки. - А, ну-ка с этого места поподробней.
- Да ты чё, Марин? Сегодня ж прощеное воскресенье! Все друг у друга прощения просят.
- Дак, ты ж раньше никогда не просил...
- Ну, как-то всё не получалось...
- Так! Понятно. Не получалось, говоришь? Да, скажи просто - не за что было. А теперь вину за собой почуял?
- Да какая вина? Чист я перед тобой!

Когда парашют не раскрылся, Кузякин понял, что это конец.

- Конец, - записал кто-то за ухом. И точку так смачно поставил.
- Ты кто? - удивился Кузякин, завертевшись.
- Я - твой ангел-хранитель! - заботливо отозвался маленький толстячок с крылышками.
- А я думал, ты писец, - разочарованно осмотрел его Кузякин. - И повнушительнее.
- Это от обстоятельств зависит, - ангел что-то черканул в книжечке. - Ты еще не долетел.
- А долго лететь-то? - полюбопытствовал Кузякин и покосился на часы. - А то я не пообедал.

Последнее время на службе стало совершено невыносимо. Директор придирался по пустякам, делал замечания и даже вынес мне выговор с занесением в личное дело. Я больше не мог терпеть эти его догрёбки и решился на крайние меры.
Труднее всего было достать его волосы, но я решил эту проблему - познакомился с его парикмахером и спустя некоторое время у меня в руках был конверт с пучком волос моей жертвы.
В магазине игрушек по сходной цене я приобрел пластмассовую куклу, она только и могла, что хлопать глазами и нудить "мама, мама".

К лысой голове куклы, чьей судьбой было стать альтер-эго моего урода директора я приклеил волосы, а над верхней губой пупса пристроил клок черной шерсти, которую отрезал с хвоста дохлой собаки - получились неплохие усы. Нарядил ее в строгий костюм, белую рубашку и ботинки, купленные в том же магазине. Вот и все приготовления.
Это было необычное Вуду, я не собирался колоть тело игрушки иглами и жечь свечой, а задумал более изощренное наказание. Купив в аптеке пузырек настойки боярышника, а в магазине пачку жвачки и сигарет без фильтра я притупил к делу.

- Да вы с ума сошли! - Ной с ужасом смотрел на двух поверенных, сидящих за столом напротив него. - Вы представляете хотя бы, сколько труда стоило собрать по одному экземпляру? И вы теперь заявляете, что нужно по паре?!
- Именно так, - подтвердил сидящий справа от Ноя, стряхнув пылинку с темно-серого хитона делового покроя, - каждой твари по паре. Таково пожелание клиента, не подлежащее обсуждению.
- Это не-воз-мож-но! - по складам произнес Ной. - слышите? - невозможно! Мой егерь, рискуя жизнью, умыкнул льва на глазах гарема. Теперь еще и за львицей отправляться? Так и егерей не напасешься!
- Что за ветхозаветный трагизм? - скривился левый. - Все неудобства, как вы понимаете, будут компенсированы. Но повторяю: каждой твари должно быть по паре. Поймите правильно - заказчик не может не обращать внимания на выступления феминисток, - вкрадчиво объяснил он. - Собрать только самцов всех видов - это вызовет такую волну возмущения, что и всемирный потоп покажется детской шалостью. Но и это еще не все, - левый помедлил, собираясь с духом, - самовывоз отменяется. Доставка тварей - на вашей совести.

Глаза Ноя расширились до размеров мирового океана.

Доктор звонко шлепнул сестру по попке. Та взвизгнула:
- Брат, ты с ума сошел! Опять за свое?! Что люди скажут?
- Ерунда, милочка! - беззаботно отмахнулся Айболит, - "Сестра" - понятие широкое. Вот дома ты - сестра из разряда "родственник единокровный первой степени", а на работе ты - "младший медперсонал наемный, слабо дипломированный и худо защищенный юридически". А будешь недотрогу строить - уволю.
- Господи! - воскликнула сестра, - Как же я ненавижу эту клинику! Этих пациентов! Увольняй давай! Сил моих больше нет.
- Ты обещала матушке, что будет обо мне заботиться, - невозмутимо напомнил Айболит. - Или забыла?
Сестра виновато потупилась и принялась теребить накрахмаленный фартушек.
- То-то же, - удовлетворенно кивнул Айболит, - Хорошая девочка.
И он снова звонко шлепнул ее по попке.

- ... а черные дыры станут конвертировать поглощаемое тепловое поле в сгустки лучевой структуры с отрицательным солярным эквивалентом, что в результате конгрегирует материю... - продолжая бубнить себе под нос, бог мельком глянул на валявшийся на тропинке булыжник, повел бровью - и тот молнией улетел в ближайшие кусты.
- Аааай! - донесся оттуда испуганный визг, а хриплый голос подхватил:
- Во зараза! Кому там делать нечего?!

Бог удивленно замер, вылупившись на кусты.
- Кто это там? - поинтересовался он, - А ну, покажись?! Кто такие?!
Кусты раздвинулись и из них выбрались два существа.
- Ева я, - недружелюбно буркнуло одно из них, ростом пониже, лихорадочно поправляя светлые сбившиеся космы, полные мелких листьев и травинок.
- Адам, - еще более недружелюбно, даже воинственно, рявкнуло второе, повыше и поплотнее, с густым "ёжиком" на голове, - Сам-то кто?! Чего камнями швыряешься?! В лоб захотел?
Бог добродушно усмехнулся.

С порога на неё пахнуло жареными баклажанами.
- Здравствуй, любимая! - пропел елейный голосок мужа из кухни.
- Угу... - буркнула жена, стягивая сапоги.
- Проголодалась?
Женщина возвела глаза кверху, что-то смачно шепнула потолку.
- А я приготовил нам кое-что вкусненькое!
- Ме-ме-ме... - передразнила она едва слышно.

Вместе с запахами с кухни неслись итальянские страдания.
- О соле, о соле мио!.. - бился в сопранном экстазе муж.
Она зажмурилась. На цыпочках проскользнула в гостиную, завалилась на диван. Прищуренные глаза упёрлись в тёмный экран. Рука двинулась к пульту.
- Солнышко! - пропели от плиты. - Радость моя!..
- Ну?
Её тон выражал обречённость.
- Ужин на столе. Или хочешь, чтоб я обиделся?
Голос мужа угрожающе накуксился.

Однажды у Натальи Ивановны пропал со стола казенный степлер. И вещь вроде пустяковая, и вроде как личных денег за него Наталья Ивановна не платила, и вроде как в ящике стола еще два степлера валялось на такой случай, а все равно обида начала душить Наталью Ивановну.
- Ну вот. - задыхаясь сказала Наталья Ивановна. - Дожили. Докатились, так сказать. Степлер у меня со стола сперли. Со скобами, главное. Недавно только заряжала. Отвернулась только, а его нет уже. Что за коллективчик, а? Лишь бы спереть что-то.

Софье Николаевне было плевать на пропавший степлер и на саму Наталью Ивановну, но обида за коллектив взяла вверх.
- Что ж вы, Наташечка, весь коллектив сейчас под одну гребенку? - ласково сказала Софья Николаевна. - Кому нужен ваш степлер, который, к слову сказать, и не ваш вовсе, а казенный? Вы ж память свою дырявую напрягите и постарайтесь вспомнить куда вы свой степлер засунули. А коллектив упрекать не нужно. Коллектив вам этого может и не простить.

- Мадам! - медоточиво начал Кот, подкатываясь к одиноко сидящей Кошечке.
Кошечка благосклонно кивнула, мол, дальше...
- Мадам, позвольте вам впиндю...
Кошечка в негодовании изогнула бровь.
- Виноват-с, мадам, ляпнул машинально, будучи сверх всякой меры очарован вашей божественной красотой. Был неправ. Всенепременно искуплю свою вину. Мадам, позвольте пригласить вас на прогулку под звёздами, которые есть не что иное, как путеводные факелы, озаряющие тернистый путь двух нашедших друг друга душ!
- Так звучит гораздо лучше, - милостиво кивнула Кошечка.
Кот учтиво поклонился и согнул хвост кренделем.