Что он в ней нашёл? Этого она так и не смогла понять. Высокой, стройный с благородной, аристократичной бледностью, с идеально правильным профилем... И всегда чертовски холодный. Быть может именно этот, исходивший от него холод, и гнал толпы мурашек по её телу, заставляя сердце ухать куда-то глубоко вниз.
Нет, это просто недоразумение, что он, вообще её заметил. В конце концов, он - роскошный импортный холодильник с тремя отделениями и бездонной, как Марианская впадина, морозильной камерой. А кто она? Да никто - простенькая, отечественная кофеварка.
Трудно сказать, была ли это любовь - слишком уж непохожими они были. Но, может, именно оттого и тянулись они друг к другу с той силой, на которую способны лишь две невозможные противоположности. Днем он дарил ей незамысловатую геометрию ледяных кубиков. Она принимала его подарки и, шутя, растапливала их в дымящую густоту напитка.
А ночью... Ночью он ровно и мощно вибрировал металлическим корпусом. Как он вибрировал! Шумно выдыхая легкими, полными фреона, он пробирал её до самых пластмассовых внутренностей, и она благодарно бурлила в ответ. В те дни она варила свой лучший кофе.
Очевидно, её хрупкая конструкция не вынесла резких перепадов, и какая-то спираль внутри лопнула... Но рано или поздно, это должно было случиться: она вдруг поняла, что остыла.
Его ночные вибрации, от которых она еще вчера сходила с ума, теперь всё больше напоминали ей лихорадочный озноб и мешали уснуть. Она честно старалась все вернуть, почувствовать, силилась вскипеть как раньше, но при каждой новой попытке ее обволакивало тяжелое ватное покрывало безразличия. И она сдалась.
Став нервной, раздражительной, она приобрела привычку вечно брюзжать. И кофе, признаться, стала варить отвратительный, с привкусом железа и с запахом плавленной пластмассы.
А он всё еще кряхтел, тужился из последних сил, но и его холод постепенно уходил, таял, пока однажды не разлился весёлым ручьём по выцветшему линолеуму.
Вскоре на его место привезли другой - старый, пожелтевший, с одутловатыми боками и с тяжёлой одышкой агрегат. Вначале тот делал бравые попытки ухаживать - кряхтя открывал перед ней дверцу, шумно фыркал, лязгал ржавыми механизмами, и что-то дряхло перекатывалось в его внутренностях. Но вскоре, увидев, что всё напрасно, махнул рукой и, уткнувшись в душное пространство кухни, уныло загудел.
А потом... Да что, потом? Потом она слышала, что он завел себе другую, не такую горячую, конечно, но зато верную и надёжную. Что он стал замкнут и всё больше предпочитает одиночество. Говорили, что, мол, когда-то он сильно обжегся и теперь стал осторожней. Говорили... Много чего говорили. Да только стоит ли верить всему, о чем треплются на городской свалке?
© dimochkin |
