- Добрый день, уважаемый гражданин. Вынужден констатировать у вас целый перечень мелких, но особенно неприятных в нынешнем состоянии укрепления законности и правопорядка правнонарушений...
- Господин полицейский, минуя регламент, можно ли к Вам обратиться с мотивирующей инициативой?
- Извольте, уважаемый россиянин. Готов даже на время прекратить режим вашего задержания и досмотра.
- Вы справедливо и профессионально догадались о нарушении мной административного режима регистрации в г. Москва. Вынужден согласиться с законностью и правомочностью Ваших действий. Но у меня есть над законодательная, общественная инициатива...
- Конкретизируйте? Лежит ли она в рамках правового поля или может быть классифицирована, как упреждающая инвестиция в реформу правоохранительной системы на уровне младшего сержантского звена?
- Скорее последнее. Не могли бы вы, господин полицейский, содействовать определению подлинности вот этой 500-рублевой купюры?
- Данный вопрос не входит в мою компетенцию. Но моя гражданская активность и профессиональная сознательность не позволяют мне игнорировать вашу просьбу. Так как я не специалист, то процедура займет длительное время. И... возможно потребуется привлечение эксперта. Нет ли у вас возможности предоставить дополнительный образец купюры.

Начальник влетел разъяренным и заорал:
- Где отчет, ироды?! Подставляете меня, да?

Одна из бухгалтеров встала и гневно сказала начальнику:
- Зачем ты сюда пришел и на кого оставил немногих овец тех в пустыне? Я знаю высокомерие твое и дурное сердце твое, ты пришел посмотреть на сражение. Книга царств. Опять же от Луки - В какой дом войдете, сперва говорите: мир дому сему.

Начальник ощупал кокошник, недельную бородку и вспомнил о том, что с прошлой недели в офисе были введены новые правила православной корпоративной этики.

- Простите, Бога ради. Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей. - пропел елейно начальник и отвесил земной поклон. - Век вам здравствовать дети Божии. Не хотелось напоминать вам, но зачту на всякий от Петра - итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро...
- Ну конечно. - поклонилась в ответ бухгалтер. - Однако Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих?
- Воистину так. - кивнул начальник и продолжил грозно. - Однако же и вам нужно помнить: Не величайся пред лицом царя, и на месте великих не становись; потому что лучше, когда скажут тебе: "пойди сюда повыше", нежели когда понизят тебя пред знатным, которого видели глаза твои.

Я поставил стул поближе к грядке и уселся поудобнее. Овощи сидели какие-то хмурые, было видно, что они молчат уже не один час.
- Ну? - мрачно спросил я.
Овощи не шелохнулись. Я обвел их тяжелым взглядом. Через пару минут кто-то не выдержал - откуда-то справа донеслось робкое «бугак...» Я быстро повернулся на звук, но было поздно - оратор слился с толпой.
- Кто сказал?

Молчание было мне ответом. Чтобы хоть как-то их расшевелить, я принялся сверлить взглядом крайний правый овощ. Он сразу заметил это и съёжился.
- Чего отворачиваешься? В глаза смотри, сука! Слышишь?!
Я в бешенстве ударил кулаком по подоконнику. Овощи вздрогнули. Крайний правый через силу выдавил «бу... бугак...»
- Ага! - закричал я. - Сознался!

Через мгновение овощ уже болтался у меня в руке.
- Я тебе ща знаешь куда твой бугак засуну? Знаешь? Не знаешь, так щас узнаешь! - с этими словами я схватил овощ за корни и вывернул наизнанку. По грядке пронесся шепот «бугак... бугак...» Я кинул овощ на грядку и опять плюхнулся на стул.

К одной женщине по объявлению пришел мужчина.
Объявление было вполне обычным. Женщина там написала, чтоб ни-ни там, а только по серьезным намерениям, что одинокая, что денег не надо и жить есть где.
В первый же вечер к ней и пришел мужчина. Внимательно посмотрел на всю женщину, одобрительно так поцокал языком и прошел в прихожую.

- Ну как дела тут вообще? - спросил мужчина.
- Да уже, вроде, получше. - рассмотрела женщина выбритый подбородок мужчины и принюхавшись на счет перегара.
- Хорошо это. - кивнул мужчина и спросил: - А куда тут пройти можно?
- В зал может? - спросила женщина робко.

Потому что у женщины, из всех комнат, только зал и соответствовал серьезным намерениям. Кухня у нее была метров шесть от силы, а в спальню сразу звать и не дозволяется Кодексом Серьезных Женщин.

- Ну в зал - так в зал. - согласился мужчина.
Прошел в зал и на стул сел.
- Вы бы на диван, может? - озаботилась женщина. - А то у мне стул дорог, а он уж и без того расшатанный. Бабушкина память, между прочим. Еще при старом режиме расшатали.
- А на диване-то я в серьезных намерениях усомниться не заставлю? - как-то оробел мужчина. - Сяду там, не дай бог ладошкой около себя хлопну, а вы решите, что это я что-то вроде «Садись сюда, крошка» говорю.

Дед Мороз был маленький, старый и пьяный. Ему абсолютно было нечего делать. Телевизор показывал одни полосы - как у зебры. Выли волки. Где-то за окном на косе болталась Снегурочка - от скуки она повесилась еще в марте, но весело пинать ее было только первые четыре дня.

Заяц пристрастился к плохому табаку. Он грыз его, жадно, пачками, с утра до ночи. И даже изредка летящая ему в голову пустая бутылка не спасала ситуацию.
- Животное, - брезгливо шептал Дед Мороз, и шел брить ноги. Где-то с апреля он начал читать журнал «Космополитен». О бритье ног там писали много. А еще о мужиках и педикюре. Последний Мороз делал теперь каждый вторник. Сразу после медитации.
- Я чайка, - любил повторять он, сняв шапку, и глядя на суровый Ледовитый океан. Тот шумел - он понимал Мороза. Соленые брызги били в глаза, и слезами стекали по щекам - Дед грустил. И океан мрачно темнел. Вытерев рукавицей лицо, Мороз традиционно бросал в море глупую белочку - так было надо. Хотя, возможно, она просто раздражала Мороза и мешала ему жить.

- Думаю, что вам не стоит спешить с решением, - врач-психотерапевт, женщина лет тридцати со странной причёской, протянула Олегу чистый лист бумаги. - Давайте сделаем так: расчертите на две половины, и запишите с правой стороны то, что вам не нравится в вашей жене, а слева - то, что нравится. Негатив и позитив. Постарайтесь вспомнить как можно больше - даже какие-нибудь мелочи, привычки, фразы.
- Всё понял, - Олег положил перед собой бумагу, уверенно провёл посредине жирную линию.
- Я оставлю вас, чтобы не мешать. Вам хватит минут пятнадцать?
- Да я за пять минут управлюсь, - бодро ответил Олег. В голове сразу появился целый рой мыслей, готовых выплеснуться на бумагу.

Когда врач вышла, он написал справа цифру один, поставил точку. Так, первое - ПМС. Странная аббревиатура, о которой он узнал совсем недавно, но которая открыла глаза на странности в поведении жены. Неделя каждого месяца выпадала из жизни. Жена начинала глобальную уборку. Её раздражало всё - не там лежит блокнот, не так стоят часы. Носки, казалось, сами разбрасывались по всей квартире, всё оказывалось не на своих местах. И высказывалось это мужу в самой резкой форме. Неделя уходила на ссоры и обиды.

Он уже начал выводить первую букву, как подумал - нет, это не подходит. Она же не виновата. Это всё физиология, гормоны, что там ещё? Да она сама не понимает, что с ней происходит. Не считается.

Чисторукова Вера Николаевна, как обычно, сидела на своем рабочем месте. Ну сидела и сидела, чего уж тут - работа у нее такая, большей частью сидячая. Все таки заслуженный библиотекарь с тридцатипятилетнем стажем. Бледные, худые руки привычно перелистывали томик стихов Анны Аматовой, а губы беззвучно повторяли прочитанные строки:
- А ты теперь тяжелый и унылый, отрекшийся от славы и мечты...

В это время, совершенно бесшумно и незаметно, к ней подошли два серьезных мужчины в строгих, серых костюмах, с суровыми лицами и мрачным взглядом. Один из них протянул ей конверт, выведя ее из состояния прострации:
- Это вам, - официальным голосом сказал он.

Чисторукова испугано взяла конверт и машинально его открыла, внутри конверта, с долларовых банкнот, на нее скорбно взирали лица американских президентов. Чисторукова с ужасом бросила конверт на стол.
- Что это? - жалобно спросила она.
- Берите, это взятка, - тоном, не терпящим возражений, сказал один из мужчин.

Говорят, что когда умираешь, в памяти проносится вся жизнь. Словно проживаешь её заново, только за считанные мгновенья. Вот и у Антона Петровича все сорок восемь лет и девяносто три дня уместились в несколько секунд. Фить, как и не бывало.

Умирать было не страшно. Умирать не хотелось. Вроде бы ещё не старик: пусть не всё впереди, но строил планы, в расцвете сил, порох в пороховницах, и всякое такое.

И на тебе - раз, и умер. Увидел себя лежащим в некрасивой позе посреди дороги в луже крови, народ сбегается, водитель выскакивает из машины, бледный, испуганный - ещё бы, человека сбил. Антон Петрович сам сперва испугался, что умер, но страх прошёл быстро. Ничего не болит, легко так стало, понял, что парит над улицей. Вспомнил, что должен сотню соседу, что завтра нужно было заехать на СТО, что жене обещал дверцу в шкафу починить, что конец квартала, аврал на работе. В общем, чепуха всякая по сравнению с собственной смертью. И даже легче стало, что теперь освободился от этой бытовухи. Навсегда освободился.

Посмотрел по сторонам, где же свет в конце тоннеля. Ничего такого не было. Просто улица, люди собрались вокруг его тела. Скорая подъехала, растолкали всех, потерпевшего на носилки, в машину и увезли. Милиция явилась, но стало уже совсем не интересно, и Антон Петрович стал ждать, что же дальше с ним будет...

- Дедуль, что с тобой? Ты как-то вдруг побледнел... - лепетала Анна, подхватив старика под локоть на тесной городской кухне. - Может тебе Корвалол принести? Или водички. Хочешь водички? Дедушка, Кир!!!!

Девочка всё еще пыталась удержать оседающее тело, пытаясь, одновременно, решить, что же сейчас нужно, налить стакан воды, или побежать за телефоном, а сущность Кира уже летела к свету в конце пресловутого «тёмного коридора». В какой-то момент он вспомнил всю свою долгую и, в общем-то, счастливую жизнь. Пожалел о не сделанном, постыдился совершенного... Услышал внутри себя чужой голос: «Светлая душа... Эх, не наш клиент» и оказался по колено в белом тумане, у златых ворот нос к носу с настоящим ангелом.

- Ангел? - спросил Кир.
- Кир. - утвердительно кивнул ангел. - Входи. Регистратура прямо за воротами. Тебя уже ждут. Добро пожаловать на «тот свет»! В Рай!
И Кир вошел.
В регистратуре стоял единственный стол, за которым сидела ангелица и припудривала кончики крыльев в розовый цвет. «Блондинка», - подумал Кир.

В каморку папы Карло постучали.
- Батя, ты? - голос у Буратино скрипел, как потертое седло.
- Открывай, свои, - нетрезво пробухтел кто-то.
- Свои в это время дома сидят. Пароль говори!
- Не все коту матрица!
- Так это ты, клубничный медвежонок! - деревянный мальчик открыл дверь.
- Так бы сразу и сказал. Когда бабулешки вернешь?
- Не нуди, Пиноккио, - Винни-пух был почему-то мрачен. - Есть что накатить?
- На вот полбанки табуретовки, для себя берег, на опохмелку.
- Даже немножечко, чайная ложечка, это уже хорошо! - задвинул любимый тост Пух и замахнул.
- А где же твой свиноподобный корефан? - поинтересовался Буратино.
- В этом-то вся и проблема, братуха. Свинья - она и в Африке свинья. Вот ты как к измене относишься?
- Да мы третью неделю на ней сидим. Самоделкина закрыли на днях. Насмотрелся "Бойцовского клуба" и замутил выпуск пластита в домашних условиях. Нас всех в отдел тягают сейчас...
- Ты не догоняешь, дубовенький ты мой - Это когда друг уходит, понимаешь?
- Уходит? Ну так догони его и пристрели, как собаку!

Объявление об услугах Агентства сновидений «Фиолетовый слон», я прочитала впервые полгода назад. Помню, как раздражённо швырнула газету на стол и вышла на балкон. Внизу набирал обороты автомобильный муравейник, мигал жёлтый светофор и, как обычно, неспешно прогуливались «собачатники» (как называл их мой бывший муж) со своими подопечными. Тоска зелёная! Настроение отвратительнейшее, несмотря на то, что в тот день мне предстояло пройти последний круг бракоразводного ада и наконец-то получить заветную бумажку-пропуск в новую, свободную жизнь.

Кто-то усмехнётся и скажет: нашла проблему - можно и без Свидетельства о разводе быть свободной, подумаешь... Ну, вот такая я дура - принципиально никогда не изменяла мужу и даже мысли об этом не допускала. Друг был, не скрою, но только друг и ничего более. Я ему так и заявила: пока я замужем, ни-ни! Парень толковый, принял мой бзик без всяких ухмылочек и переубеждать не пытался.

Зато, расставаясь после обеда со своим теперь уже бывшим мужем, я гордо в очередной раз сказала ему:
- Хоть заподозревайся, а, будучи твоей законной супругой, я ни разу тебе не изменила, вплоть до сегодняшнего дня.
- Ага, - осклабился новоиспечённый холостяк, - поезжай на «птичку»!
- Зачем мне «птичка»? - опешила я.
- Там гусей продают, - увидев мой раскрытый рот, рассмеялся Кирилл, - купи самого породистого и вправляй ему мозги.
- Придурок! - не выдержала я и, резко развернувшись, зашагала прочь из прошлого.

Гарик - редактор модного мужского журнала. И даже если мы приятели, он все равно прежде всего редактор модного мужского журнала. Он листает фотографии с моей флэшки, останавливаясь время от времени на какой-нибудь дольше прочих; задает вопросы. Я знаю, о чем он думает: он мысленно примеряет фотографию на страницу.

Я нависаю над его плечом и комментирую кадры. Вот катер под экзотическим флагом, и я на его палубе, с сигарой и автоматом Калашникова («Вот на этой лохани мы и гоняли. С виду - груда металлолома, а развивает до сорока узлов!»). Невнятная точка почти на горизонте - настоящая пиратская шхуна. Она же, но заметно ближе: местами можно даже разглядеть копошащихся на палубе пиратов. На четырех следующих кадрах - морская перестрелка. Еще на двух - просто красивый, будто с рекламы «Баунти», пальмовый берег. Типа, лирическое отступление от жестоких реалий африканской жизни. Вот в отдалении легендарная «Фаина» («Их тогда еще не освободили...»). Вот аэропорт в столице далекой банановой республики. Вот рынок, вот моя гостиница, сомалийские проститутки, пейзажи города, джип, на котором мы добирались до рыбацкого поселка... Сфотографированная сомалийская виза. Сама рыбацкая деревушка с ее белозубыми, поджарыми обитателями. Клод - стокилограммовый ветеран французского легиона, куратор нашей группы - с ретушью на глазах. Наемники из местных: те же пираты, но живут не с получения выкупов, а с охраны туристов. Вот, собственно, я и парни из группы («Лица они попросили заретушировать, сам понимаешь...»). Двое утомленных сытой жизнью немцев, четыре русских бизнесмена криминальной закваски, богач-португалец и ваш покорный слуга.

- А это - персонально тебе! - я раскрываю ладонь, и глазам Гарика предстает экзотическая подвеска, вырезанная из слоновой кости. Маленькая, на прочном кожаном шнурке. - Я выменял это в Могадишо на рожок патронов.

В московском филиале голландской компании была проблема - филиал плохо работал. Сотрудники страдали фигнёй в соцсетях и жили от зарплаты до зарплаты. Голландскому начальству это надоело, и оно нагрянуло в Москву с проверкой. По итогам проверки сделали заключение:
- Вы, русский, отличные люди. Но вы не умеете жить двадцать первый век! У вас в голове застрял совок. Поэтому у вас очень низкий производительность труда! Вам нужен современный менеджер.

Через неделю прежний директор, тихий алкоголик, был уволен, а на его место пришла Лиана Петровна - высоченная, стриженная налысо лесбиянка с командным голосом и повадками поручика Ржевского. Такого директора не видел никто, никогда! Весь офис встал на дыбы.

Первым делом Лиана Петровна перевезла контору из тихого центра на запад Москвы - чтобы окна глядели на небоскрёбы Москва-Сити.
- Смотреть на двухэтажные развалюхи нельзя! Это вредно! Вы продаёте товар, Вы общаетесь с клиентами, Вы должны быть всегда нацелены на успех! Поэтому наш символ - небоскрёб! Когда я смотрю на него, мои глаза делаются стальными, я заряжаюсь энергией мегаполиса, я хочу делать деньги! - заявила Лиана Петровна.

Дюжие молодцы в камуфляжной форме лихо швырнули в камеру невысокого, лысоватого человека. Прежде чем он успел сообразить где находится, прямо в лицо ему ударил свет новейшей лампы, созданной в соответствии с программой модернизации. Ослеплённый человек услышал как кто-то с той стороны луча поставленным голосом спросил:

- Фамилия, имя, отчество?
- Лужков Юрий Михайлович, - ответил человек, и попытался добавить. - Здесь какая-то ошибка, недоразумение ...
- Молчать! - рявкнул голос. - Вы признаёте себя виновным по всем пунктам обвинения?
- Но я даже не знаю, в чём ...
- Всё ясно! Пиши, Мельников: обвиняемый от сотрудничества со следствием отказался, вины не признаёт! Оформляй документы, и в 215-ю комнату! Охрана, этого дальше, давайте следующего!

Дюжие молодцы подхватили Лужкова, и бросили в кабинет, где находился врач.
- Снимите штаны и нагнитесь, - потребовал доктор.
- Что? - спросил Лужков.

На пороге библиотеки возникла женщина.
- Это просто возмутительно! - сообщила Ева неприятным голосом.
- Что уже не так? - Бог обернулся и посмотрел на женщину с добродушной усмешкой.
- А что так? Вот, например, это. Это что такое? - Ева указала на свою грудь, - И как называется?
- Совсем скоро это станут называть "холмами неги", - пожал плечами Бог, - Я назвал просто - "грудь"
- Совсем скоро это будут называть диатезом! - сообщила Ева, - Почему такие маленькие?! Куда я с этим?
- Эээ... - Бог развел руками, - Почему маленькие? Выделяются. Выступают.
- Выглядывают! - отрезала женщина, - А должны выдаваться!
- Хорошо, хорошо! - Бог примирительно поднял руки, - Иди сюда, исправлю.

Он прошёл в мастерскую, взял с рабочего стола два куска глины и стал разминать их.
- Ну как? - спросил он, любуясь на свою работу.

Ева посмотрела на свою заметно увеличившуюся грудь.
- Лучше. Так и будет стоять? Хорошо. Теперь вид сзади. Это нормально, да?