Норману стало казаться, что он ощущает эту ее пульсацию, чувствует как она растет, когда думает, что он на нее не смотрит, и и как съеживается, стоит только ему опустить на нее глаза. Вместо того, чтобы сосредоточиться на работе, он буравил ее взглядом в надежде, что она не будет расти, пока он смотрит.
В школе у него была учительница с огромных размеров бородавкой на щеке. На уроках дети делали вид, будто не замечают ее, будто ее нет и в помине, но за глаза смеялись над учительницей и называли ее бородавочницей. Норман тоже тогда потешался над ней, а теперь и сам оказался помечен тем же клеймом. Он стал ловить на себе косые взгляды - в лифте, на работе, в ресторанах. Все смотрели на его руку - коллеги, официанты, случайные прохожие, и делали вид, что все в порядке. Но Норман знал: стоит только ему уйти, как за спиной его начнут перешептываться - "бородавочник, бородавочник".
Можно было бы пойти к врачу, но Норман не доверял им с детства, с тех пор, как седобородый профессор приказал двум дюжим студентам держать его в кресле, а сам жуткими кривыми ножницами кромсал ему горло, вырезая гланды. Кроме того, показать кому-то бородавку, признаться в том, что она у него есть, казалось ему постыдным. Все равно, что признаться в дурной болезни, из тех, что не поминают в приличном обществе.
Бородавка тем временем крепла. Теперь ее рост не вызывал сомнений: из маленького светлого холмика она стала темной горбатой горкой, поднимаясь над некогда гладкой кожей. Издали, возможно, она сошла бы за родимое пятно, но стоило приглядеться, как становилось видно, что это на самом деле. Норман купил себе перчатки - тонкие, изящные, плотно охватывающие руку, но в перчатке бородавка ощущалась гораздо явственнее, чем без нее. Кроме того, перчатки нельзя было носить постоянно - это привлекало бы еще большее внимание.
Норман похудел, сделался раздражителен и желчен. Он стал срываться на коллег, подчиненных, даже на клиентов. Хуже того - Норман снова стал закладывать за воротник, чего с ним не случалось с момента развода. С этим положительно следовало что-то делать.
Наконец Норман решился. Взяв на работе за свой счет отпуск на неделю (чтобы последствия не были так заметны), он купил перманганата, йода и перекиси в аптеке и бутылку коньяка в лавке напротив своего дома.
Придя домой, он принял коньячку - для храбрости, и замысел перестал казаться таким уж страшным. Норман разложил на кухонном столе склянки с химикалиями и расстелил несколько салфеток внахлест, одна поверх другой. Уложив на них правую руку, левой он раскрыл маникюрный набор и извлек из кожаного ложа маленькие ножницы.
Обильно промочив салфетку коньяком, он протер изогнутые лезвия, потом руку. Салфетка цеплялась за бородавку, и он несколько раз прошелся вокруг нее, потирая ее бока, сдавливая и пощипывая ее. "Сейчас," - шептал он ей, - "сейчас я тебе покажу". Бородавка молчала и тихонько пульсировала.
Взяв ножнички, Норман обнаружил, что держать их левой рукой неловко, и что захватить ими бородавку целиком не выходит: широкое ее основание проскальзывает меж концами. Это так расстроило Нормана, что он принял еще пару глотков коньяка - для спокойствия. Наконец, примерившись и наложив ножницы, он легко сдавил их.
Это слабое нажатие, не действие еще, а только проба сил, проверка, сразу отозвалось в руке острой болью. Норман зашипел. Подумать только, этот бесформенный чужой ему комок плоти защищается! Пытается его запугать!
Он снова глотнул коньяка - теперь уже для анестезии. Снова прицелился, раскрыл ножницы и, сжав зубы, крепко сдавил.
Мир исчез. Сжался в пылающую жгучим огнем точку, где корчилась и вопила от боли бородавка. Норман зарычал. Бросив ножницы, он приложился к бутылке и опорожнил ее почти наполовину. В груди стучало, в глазах стояли слезы, мир неуверенно, рывками, возвращался к прежним размерам.
Правую руку залила кровь. Салфетки под ней потемнели. В крови не было видно самой бородавки, но Норман был уверен, что избавился от нее. Он чувствовал себя исцеленным. Освобожденным.
Левой рукой он отвернул колпачок у флакона с перекисью и залил ею окровавленную кисть. Кровь бородавки вспенилась, пошла бурыми хлопьями, руку стала очищаться. Норман ожидал увидеть страшную зияющую рану, но в потоках перекиси появилась лишь крохотная треугольная дырочка. Кровь, однако, продолжала сочиться и сочиться, и Норман решил поступить радикальнее. Неловко откупорив бутылочку с марганцовкой, он промакнул ранку салфеткой и, пока она не наполнилась кровью, сыпанул туда фиолетового поблескивающего порошка.
Кровь остановилась. По кожа вокруг ранки стала расползаться бурая сеточка. Руку стало припекать - сильнее и сильнее, пока Норман, запаниковав, не вылил остатки перекиси на почерневшую кожу. Жар спал, и Норман вздохнул облегченно - он испугался было, что марганцовка пропалит руку до кости.
Замотав бинтиком руку, Норман прикончил коньяк и завалился спать. Настроение у него было приподнятое.
Наутро, страдая от головной боли, он размотал повязку и обильно намазал черное пятно на руке йодом. Норман не собирался давать бородавке ни единого шанса.
К концу недели кожа в этом месте немного посветлела, но оставалась сухой и какой-то шершавой. Работать Норман вышел с полоской пластыря на кисти. Он улыбался коллегам, льстил клиентам и подмигивал секретарше. Жизнь казалась восхитительной.
И все же каждый день он осматривал руку: поднося к глазам, отводя подальше, поворачивая под разными углами. Вроде бы дело шло благополучно, пока одним сентябрьским утром Норман не увидел на том же самом месте три светло-коричневых точки.
Он опять погрузился в депрессию. Потерял аппетит, стал плохо спать, ходил на работу небритым. Непрестанно Норман прислушивался к своей руке и все чаще действительно что-то чувствовал . Он ощущал, как скверна пропитывает его кожу, расползается под ней, пускает корни все глубже.
К трем темным точкам на коже присоединились еще две. Вместе они были похожи на ведьмин круг. А в центре его вызревала бородавка - больше, уродливее, темнее прежней. Опустив в очередной раз глаза, он увидел ее в точности такой, какой боялся увидеть. Она вернулась.
Нормана стал захаживать в бар по вечерам. Он брал бутылку виски, садился в дальний угол, где никто не мог видеть его позора, клал руку перед собой и вел с бородавкой долгие беседы, укоряя ее и упрашивая уйти. Бородавка внимала, но уходить, конечно, не собиралась.
Со временем, он обнаружил, что не одинок. Вокруг было много людей, носивших ту же метку, что и он, и носивших с гордостью. Политик, отвечая на вопросы журналистов, потирал бородавку на подбородке. Знаменитый актер, расстреляв киношных врагов, хмурил мужественное лицо с бородавкой на скуле. У президента фирмы, где работал Норман, обнаружилась бородавочка под левым ухом. Прежде Норман не замечал обилия и разнообразия бородавок, царившего вокруг.
Но сам он не хотел привыкать к этому состоянию, не желал смириться. Снова и снова он пробовал свести ее, испробуя способы все более мучительные, все более рискованные и сомнительные. Но она неизменно возвращалась - через несколько дней, через неделю, через месяц - с каждым разом становясь крупнее и толще.
По мере того, как Норман тощал, бородавка наливалась соками, будто высасывая их из него. Все чаще Норман думал, что она мстит ему за причиненные ей обиды, и теперь уже сама пытается извести его.
Он поссорился с соседями, и те даже вызывали полицию: в своих разговорах с бородавкой Норман срывался на крик, перемежая мольбы и брань. Вид у него сделался затравленный. Он перестал снимать перчатки на работе. Начал избегать людей, а заметив у собеседника бородавку, обрывал разговор. Его решенное уже было повышение отложилось, а затем речь и вовсе зашла о понижении. Привечал Нормана только хозяин винной лавки напротив.
Рассматривая себя в зеркале, Норман все чаще вспоминал услышанное когда-то выражение "отнять руку". Он готов был идти до конца.
Одной темной январской ночью соседей разбудили дикие крики, доносившиеся из его квартиры. Вскоре вопли стихли, но перепуганные соседи опять вызвали полицию. На звонки и стук никто не отвечал, и дверь пришлось взломать.
Внутри царил ужасный беспорядок: пол был густо усеян газетными обрывками, окурками, пустыми бутылками, флаконами из под лекарств и химикатов. В нескольких комнатах на полу обнаружились горки земли. В холодильнике разложены были по полочкам дохлые крысы и кошки. В ванной плескались в мутной воде жабы, а на туалетной полочке возились в банках пауки. Часть мусора так и не удалось идентифицировать. Сверкала чистотой только кухня, больше напоминавшая операционную. Сходство это ей придавали ей какой-то особый аптечный запах и остро наточенные ножи, выстроенные по росту возле раковины.
Самого же Нормана в квартире не было. Его не видели более на работе (и уволили задним числом, облегченно вздохнув), не появлялся он и в винной лавке (ее владелец единственный, пожалуй, горевал о его исчезновении). Полиция объявила Нормана в розыск, но его так и не нашли, закрыв дело через несколько лет за истечением срока давности.
Похоже, бородавка все-таки нашла способ от него избавиться.
http://ahhalahara.livejournal.com
